Татьяна Балуева — Журналистские статьи

Умытый дождем город

Умытый дождем город, был соблазнительно притягателен своим медовым запахом глицинии, свежестью кристального воздуха и ясной перспективой Маркотхского хребта. Я отправилась к 91-летней геленджичанке - Анне Васильевне Качиной. И по пути размышляла о возможности познакомиться с десятилетиями городской истории со слов рядовой жительницы, проживающей в Геленджике с 1950 года. Я надеялась, что из ответов Анны Васильевны получится захватывающая эпопея долгой жизни. Мне были бы интересны воспоминания столь далекого детства, в какие игры резвилась маленькая Аня? Чем дорожила ее семья? Где застала молодую женщину военное лихолетье? Каким она увидела Геленджик? Как Анна встретилась со своим любимым? Множество вопросов роились в моей голове.

А получилась история возникшего, щемящее сердце, чувства одиночества и бесценности любой человеческой жизни.

Обращаясь к прохожим за помощью, в поиске улицы Красной, я наткнулась на завороживший меня городской сюжет: ласки пары собак. Лохматый дворовый пес так нежно трепал загривок своей подруги, что та даже зажмурилась от удовольствия. Милый кобелек самозабвенно посвящал себя опеке. Мне подумалось, что это достойный пример для подражания – всегда ли мы - люди способны вырваться из суеты, чтобы так увлечься заботой о другом человеке?

Мне же предстояло увидеть и поразиться, как одинокой женщине в столь преклонном возрасте, удается оставаться самостоятельной. Подслеповатая, высохшая, словно осенний лист, старушка ласково и доброжелательно ввела меня в свое убежище. Истончившаяся кожа на щеках, хрупкие плечи, невидящие глаза – весь облик Анны Васильевны вызвал у меня волнение перед картиной заката человеческой жизни. И далее эта старенькая девочка – женщина удивляла меня своею доверчивостью и радостью знакомства с человеком, который впервые переступил порог ее дома. И долгожительство старинного здания вызывает такое же уважение, как и жизненный опыт его обитательницы. Деревянному дому, который был построен священником – 111 лет. Уже покосившийся, неуклюжий и разрушающийся, он так похож на свою хозяйку. После национализации в 20-х годах дом, принадлежавший одному большому семейству, был разделен на клетушки, называемые квартирами. В одну из которых и попала Анна Васильевна, выдержав 4-летнюю эпопею ожидания в очереди по инвалидности, 30 лет назад.

А еще раньше приехала Анна Васильевна в город-курорт, спасая свою жизнь. Надежда на целительный климат и Черное море заставила Анну буквально встать на ноги в Геленджике. В годы войны, работая кладовщиком на продовольственном складе Уссурийска, Анна застудила ноги. На Дальнем Востоке ветра могут быть такими же пронзительными, как и местные норд-осты. Вот и не спасла коротенькая цигейковая "дожка" колени молодой женщины, которая дневала и ночевала на рабочем посту, принимая гуманитарную помощь союзников-американцев советскому фронту. Крутилась она, как "волчок", руководя мальчишками – "заморышами", оставшимися вместо взрослых мужчин, ушедших на фронт. Представьте себе зрелище "муравьиного" конвейера – тяжелые мешки постоянно несут, в складской клетке слой за слоем быстро растет гора, в которой мешки должны лежать ровно, чтобы не произошло завала. По 3-5 суток, в любую погоду Анна не выходила из складских клеток, чтобы во время разгрузить груз. Вот ноги женщины и "просифонило". Мучаясь болями, Анна вспоминала свою маму, которая в 30-е годы умерла, как "свечечка погасла" от непосильного труда на деревенском поле. А отец ее умер от ран, полученных еще в гражданскую войну. Поэтому знала Анна о тяжком крестьянском труде не понаслышке, будучи из многодетной семьи с земли Пермской.

Братья Анны погибли на фронте, и получая похоронки, Анна сама думала о смерти. Помнит Анна Васильевна, что умереть от душевной муки ей хотелось в 42 году, когда были жесточайшие бои за Белоруссию, названные "мясорубкой". Тогда ее сердце пронзило обращение вождя Сталина, который провозгласил, что "…каждый человек винтик государственной машины, которая должна бесперебойно работать". И она хотела быть правильной и достойной частью генерального плана, поэтому добросовестно работала. И к 44 году здоровье надорвалось, ноги отказались ходить, превратив Анну в инвалида и обузу для семьи старшей сестры. Лечение теплой черноморской водой показалось Анне единственно возможным средством.

Перебравшись в Геленджик и сняв койку у моря за 5 рублей, она самоотверженно занялась восстановлением здоровья. Лечилась так – на прибрежной полосе, тогда еще дикого пляжа, каталась по гальке. И сумела победить недуг, оставив в стороне костыли. Возможно это единственная, но самая главная победа в ее жизни. Сегодня в голосе Анны Васильевны звучит горечь, говоря о том, что жизнь "живет" людей, предлагая им невыносимые обстоятельства. Она считает, что коммунистический образ идеального будущего утрачен навсегда. И началом непоправимого разрушения идеала считает человеческое несовершенство. Анна Васильевна верит, что история России катастрофическим образом изменилась уже после раскола партии на большевиков и меньшевиков. По мнению Анны Васильевны, большевики следовали принципу "коммунистом может быть только тот, кто следует уставу коммунистической партии", то есть нравственным принципам, которые выражались в простых человеческих добродетелях – честность, порядочность, добросердечие. А вот меньшевики формулировали иначе – "коммунистом может быть тот, кто платит членские взносы". И это различие стало камнем преткновения истории Советской власти, в которой добродетельный образ коммуниста изменился. В любимой книге Анны Васильевны – "Вечный зов" Анатолия Иванова, по ее словам, содержится горькая правда разрушения заветов Ильича. Многие страницы романа Анна Васильевна до сих пор помнит, хотя читать она уже давно не может – практически не видит. Сегодня она живет в идеалах прошлого века и продолжает вести войну за чистоту помыслов. Только ее уже никто не слышит.

Дом – немой свидетель одиночества Анны Васильевны. Женщины, которая ощущает себя беспомощным и бесполезным "винтиком" в огромной "машине" бесчеловечных обстоятельств. И для нее война продолжается – война за выживание. По признанию Анны Васильевны ее жизнь не была интересной. В интонации произносимых ею слов было спокойствие и смирение перед собственной, сложившейся по неведомым ей законам, жизни. Бесплотная фигурка, не решающаяся отпустить мою руку, безмолвно просила о помощи. Но принять ее от представителей отдела социальной помощи, предлагаемой не раз, возможно уже не сумеет. Для того, чтобы отремонтировать часть дома, которую занимает Анна Васильевна, нужно переселить старушку в приют на Михайловском перевале. Но Анна Васильевна уже никому не доверяет и боится за свою жизнь, готовясь к обману. Разрубить этот "гордиев узел" до сих пор не получается…

Благодаря этой ситуации знакомства с судьбой Анны Васильевны, я вновь задумалась о выборе – обратить внимание на собственные возникшие чувства, или позаботиться о человеке, живущем рядом со мной, или вызвать у общественности сочувствие к судьбе одинокой женщины. Я выбрала встретиться с собственным живым переживанием, благодаря искренности и одиночеству Анны Васильевны.

Мой муж, с распростертыми объятиями и словами: "Здравствуй, родная", встретил меня на набережной. Мы, обнявшись, стояли на пляже, ощущая близость. И я мысленно поблагодарила пожилую женщину – Анну Васильевну, подарившую мне образец искренности и открытости своего сердца. И поэтому я радостно приняла близость.

Анна Васильевна Качина заняла в моем сердце особое место – там, где она, постоянно мигает красный сигнал тревоги. А сейчас Я улыбаюсь Ей.

 

Татьяна Балуева